Впервые направление денежной реформы продиктовано народом:
россияне уже давно называют тысячи рублями
|
Т |
А КОПЕЕЧКА, которую отняли у юродивого в опере про Бориса Годунова, была не в пример круче той, которую нам вернут 1 января 1998 года. Для размена «царской» копейки существовали гроши. А грядущая, видимо, сама будет служить лишь для размена.
Но это к слову. А первая мысль, которая приходит в голову по поводу объявленной денежной реформы, —зачем же она нужна. Практически все аналитики сходятся на том, что непосредственного экономического смысла изменение масштаба цен не имеет. Хотя среди целей деноминации в президентском указе названы укрепление рубля, стимулирование притока капитала в реальный сектор экономики, рост производственных инвестиций, спрашивается, с какой стати это произойдет, если триллионы превратятся в миллиарды, а миллионы в тысячи?
Крепость национальной валюты от количества нулей никак не зависит. Уж куда как крепка йена, но в ней едва набирается 50 наших нынешних рублей. Можно насчитать с десяток вполне уважаемых стран, где этих самых нулей почти столько же, сколько у нас: официальный курс испанской песеты примерно 37 рублей, португальского эскудо — 31, греческой драхмы — 20, итальянской лиры — чуть больше 3 рублей. А турецкой лиры — 3,6 копейки: за российский рубль их нужно отдать почти 28. И ничего, живут, не помышляя о «совершенствовании денежного обращения в стране, упрощении учета и расчетов в хозяйстве» посредством деноминации. Да и капитал у них идет в производство куда охотнее, чем у нас, нисколько не озабоченный большим числом цифр в денежных суммах.
Невольно напрашиваются аналогии с денежной реформой 1961 года. Тогда
жители СССР тоже потеряли совсем немного (а некоторые счастливцы, накопившие
большие запасы медных монет, даже приобрели). Совершенно бессмысленная
экономически, в отличие от прежних, она была затеяна Хрущевым для того, чтобы
вернуть престиж копейке, на которую тогда ничего нельзя было купить: самым
дешевым товаром был коробок спичек за 10 копеек. С этой бредовой целью —
кстати, тогда тоже говорилось об «упрощении расчетов» — масштаб цен и был
уменьшен в 10 раз, причем выпущенные до 1961 года монеты в 1, 2, 3 копейки были
уравнены в правах с новыми, «потяжелев» вдесятеро.
Неужели и нынче, как во времена «волюнтаризма», правительство решило пойти на немалые затраты (понятно, они не исчерпываются лишь расходами на печатание новых купюр и замену старых, перестройка учета на новые денежные единицы тоже обойдется недешево) с не менее сомнительной целью вернуться к еще не забытому порядку денежных величин? Конечно же, нет. При нынешней скудности государственной казны (к тому же без права бесконтрольно запустить в нее руку) на затею такого рода оно вряд ли бы решилось.
Непосредственного воздействия на экономику деноминация, действительно, не окажет. Расчет сделан на психологический эффект. А психология, вразрез с марксистской политэкономией, изгонявшей из своих построений всяческий «субъективизм», категория вполне экономическая. Те же инфляционные ожидания, с которыми мы теперь знакомы не понаслышке, явление чисто психологическое, но тем не менее оказывающее немалое реальное воздействие и на саму инфляцию, и на готовность к долгосрочным вложения в производство, и на многое другое.
Замена денег — демонстративный жест, которым дается понять, что рубль больше обесцениваться не будет. О чем прямо и говорится. В своем выступлении президент подчеркнул: денежной реформой заявляется, что с инфляцией покончено (правда, тут он погорячился — небольшая, до 3—5 процентов в год, инфляция имеет место даже в самых благополучных странах, не избежать этого и России), а в указе среди целей реформы названо полное погашение инфляционных ожиданий.
То, что инфляция снижается до уровня, признаваемого в мире вполне приемлемым, было, конечно, заметно и так: если еще за позапрошлый год цены выросли более чем вдвое, то за прошлый лишь на 22 процента, а в нынешнем годовая инфляция ожидается в пределах 12—14 процентов. Но чтобы убедить, что это навсегда, нужно что-то гораздо более сильное, чем уверения правительства и Центробанка. Таким аргументом и избрана денежная реформа — нечто вроде ритуального осинового кола в могилу инфляции.
А вера в стабильность рубля, если она появится, и даст те экономические результаты, на которые рассчитывают авторы реформы: поскольку спекулятивные операции на финансовом рынке уже не будут сулить высоких доходов и в то же время можно будет не опасаться обесценения вложенных на долгое время средств, усилится приток капитала в текущее производство и в его развитие. Такая игра стоит свеч. О том, что ожидаемый психологический эффект в определенной мере уже начинает достигаться, говорят первые зарубежные отклики на сообщение о реформе. Там эту акцию расценили как серьезную демонстрацию намерений правительства сделать российскую национальную валюту стабильной, вызывающей доверие к эти намерениям.
А теперь о масштабе деноминации. В тысячу раз — это много или мало? В общем-то и без вычислений видно, что новый российский рубль аналогом советского — по покупательной способности — не станет. Полтора рубля за проезд на автобусе все же довольно далеко от незабываемых шести копеек (лишь водка по цене около 20 рублей за бутылку напоминает цены эпохи «борьбы с пьянством»). Копейкой станут нынешние десять рублей. Но цены, не кратные ста рублям, в торговле уже редкость, да и монеты как-то сами собой почти ушли из обращения. Так что реальный счет будет все же начинаться с гривенника.
Однако все же интересно посмотреть, как соотносится новый российский и старый советский рубль. По данным Госкомстата РФ, с начала 1991 года по конец первого полугодия нынешнего в среднем по России потребительские цены увеличились примерно в 6,1 тысячи раз. До 1991 года официального учета инфляции не велось, но все же Госкомстат задним числом оценил рост цен за 1990 год в 5 процентов. Если добавить тот год, получится около 6,5 тысячи раз. А всего за 1990-1997 годы, если взять ожидаемые за оставшуюся часть 1997 года темпы инфляции — 6,7—6,8 тысячи раз. Это значит, что копейка 1998 года будет равна 0,15 копейки 1989 года. И тут уж совсем очевидно, что новая жизнь копейке не суждена.
По покупательной способности новый рубль будет гораздо ближе к рублю, ходившему до 1961 года, чем к «прединфляционному». Как видно, логичнее было бы укрупнить рубль не в одну, а в десять тысяч раз, чтобы вернуть близкий к привычному масштаб цен (и новая копейка, нынешние 100 рублей, стала бы в полтора раза дороже старой). Тем более что инфляция, хотя и будет низкой, не остановится совсем, и через несколько лет величина суммарного с 1990 года роста цен вплотную подойдет к десяти тысячам раз (в будущем масштабе цен — к десяти разам). Но это в среднем по России. А у нас, например, уже подошла: рост цен в Новосибирской области с 1991 по первое полугодие 1997 года — 9,1 тысячи раз, а с 1990 года до конца нынешнего достигнет 9,8-10 тысяч раз.
Эти данные прекрасно известны специалистам Центробанка, от которого исходила инициатива деноминации. Почему же они выбрали столь явно не соответствующий обесценению рубля масштаб его укрупнения? О действительной причине можно только гадать, но вряд ли это неприязнь к введенным Хрущевым деньгам. Вероятнее всего, она психологическая (опять же!). Если бы цены вернулись к уровню, близкому к существовавшему до начала рыночных реформ, то несоответствие ему доходов большинства населения сразу бросалась бы в глаза. Средняя по Новосибирской области зарплата — около 825 тыс. руб. Превратившись в 82,5 руб., она будет навевать грустные мысли, при деноминации же в тысячу раз 825 руб. смотрятся все-таки более-менее. Что уж говорить о минимальной зарплате, которая сейчас 83490 руб. Станет же с нового года 83 руб. 49 коп. Хотя и понятно, что ничтожно мало, но сама по себе цифра — внешне — все же в пределах приличия. А вот 8 руб. 35 коп. — при цене автобусного билета 15 копеек — выглядели бы просто непристойно.
Константин ГЛУЩЕНКО,